Выше нас — одно море - Альберт Андреевич Беляев

переодеться, но штатская одежда уже не смущала Колю. Теперь он вмешивался в разговоры и даже храбро попросил добавки. Пчелкин удивленно протянул:

— Ого-о!

Коля в свою очередь ответил ему:

— Говорят, каков в еде, таков и в работе!

Дружный хохот раздался в столовой. Сквозь смех слышались подбадривающие возгласы:

— Ловко!

— Молодец, Муха, нажимай!

— Пчелкин, каков новичок-то? Ответил, а тебе и крыть нечем?

Пчелкин смеялся громче всех, хлопал Колю по плечу и старался перекричать шум:

— Вот так работник! Дня еще не проработал на судне, а уж добавки просит! Силен мужичок!

Боцман, улыбаясь в усы, одобрительно проговорил:

— Ничего, парню расти надо. Ешь, Мухин, не стесняйся, море сильных любит.

Вечером Коля уверенно заявил Пчелкину:

— Вот видишь, на меня море не действует. Даже голова не болела.

Пчелкин усмехнулся и передразнил:

— «Не действует»! Такое-то море и на меня не действует. Подожди, вот попадем в шторм, тогда скажешь.

Они стояли на палубе. Был поздний час, но полярное солнце щедро лило свои лучи с ясного, без единого облачка, неба. Зеркальная гладь моря отбивала четкую линию горизонта на фоне чуть голубеющего небосклона. Пароход быстро шел вперед, подрагивая всем корпусом. Перед тупым носом судна, тщетно пытаясь оторваться и убежать вперед, катилась невысокая пенистая волна. Форштевень непрерывно догонял ее и распускал длинными усами вдоль обоих бортов. Мягко журча, волна обтекала судно и звонко плескалась о его железный корпус.

* * *

Как и все новички, Коля мечтал попасть в шторм. В его воображении рисовались картины одна другой удивительней: вот громадная волна надвигается прямо на него, грозя смыть за борт, а он, не обращая на нее внимания, продолжает делать какую-то очень важную работу. Волна сбивает его с ног, тащит по палубе и вот-вот выбросит за борт, но в последнюю минуту Коля успевает схватиться за кнехт и, весь промокший, в синяках, снова берется за дело. А вот волна смывает за борт Пчелкина… Коля храбро бросается в бушующее море и спасает друга.

Мухин не мыслил себе плавание без штормов. В самом деле, что ж это за плавание?

Сегодня погода резко изменилась. Темные, рваные облака быстро неслись навстречу выходящему из залива судну и скрывались за скалами. Резкий ветер вспенивал потемневшую воду и уныло завывал в снастях. Помрачневший боцман хлопотливо бегал по палубе и покрикивал на матросов, закрывавших трюмы:

— Пошевеливайтесь, пошевеливайтесь! Погодка-то, видите, какая. Качнет так, что все полетит. Веселей, веселей работать!

Матросы работали быстро и, против обыкновения, молча. Даже неугомонный Пчелкин и тот притих. Чувствовалось, что наступает что-то тревожное и грозное.

— Скоро качать начнет, — тихо сказал Пчелкин Коле. — Старпом говорит, что в море шторм восемь баллов. Достанется нам.

Коля посмотрел на посеревшее лицо своего друга, хотел пошутить, но понял, что шутка неуместна. Поблизости раздался взрыв смеха. Они оглянулись — на трюме расположились матросы.

— Работать кончили, — оживился Пчелкин. — Пойдем к ним.

— Что, Миша, труба, брат, тебе приходит? — весело забасил Бурсин. — Вот погодка-то — кое-кому достанется. Э-э, да ты заранее позеленел?

— Ладно, не в первый раз, — хмуро отшучивался Пчелкин. — У меня теперь напарник есть — Мухин.

— Почему ты думаешь, что и меня укачает? — несмело возразил Мухин.

— Не поддавайся, Муха, держись! Только пчелы моря боятся, — подтрунивал Бурсин.

…Вскоре начало покачивать. Пароход нехотя, словно через силу, валился на один борт и так же медленно переваливался на другой. В каюте вдруг стало душно и жарко. Коля с трудом приподнялся на койке. Ивлев и Бурсин как ни в чем не бывало сидели за столиком и разговаривали. Ивлев искоса посмотрел на побледневшего Колю, оказал:

— Ты выйди на палубу, на свежем воздухе тебе лучше будет.

Коля послушно вышел и стал у надстройки, крепко ухватившись за поручни ведущего на ботдек трапа.

Темные тучи низко нависали над водой. Косматые гребни бегущих одна за другой волн с грохотом разбивались о судно. Брызги неслись в воздухе сплошной пеленой. На ветру Коле стало лучше. Но усилилась качка, и снова заболела голова. Обдаваемый брызгами, Коля уныло глядел на разбушевавшуюся стихию.

— Что, мутит? — подойдя, участливо спросил Пчелкин.

Коля увидел бледное лицо друга и его тусклые страдальческие глаза.

— Мутит, — вяло кивнул Коля.

— Меня тоже. Места не нахожу, — доверчиво пожаловался Пчелкин. — Но ты не поддавайся. Привыкнем. Боцман говорит, он тоже сначала боялся качки.

…Пароход тяжело содрогался от тупых ударов волн. Измученный качкой Мухин лежал на койке и тихо стонал. Вдруг необычайно тяжелый удар потряс весь корпус судна. Пароход круто вздыбился и стремительно провалился куда-то вниз. Сквозь вой ветра и рокот волн донесся долгий грохот, и вслед за этим пронзительно завыл сигнальный ревун. Ивлев и Бурсин тотчас же вскочили и выбежали из каюты. В репродукторе щелкнуло, и раздался зычный голос:

— Водяная тревога! Водяная тревога! На первом трюме сорван брезент! На первом трюме сорван брезент!

Пчелкин вскочил с койки и, торопливо надевая резиновую куртку, закричал Мухину:

— Вставай, слышишь, тревога!

Коля приподнял тяжелую, как свинцом налитую, голову, вяло махнул рукой.

— Не могу. Умираю.

— Я тебе дам «не могу»! Вставай, говорят! Ну!

— Не могу! — не открывая глаз, прошептал Коля.

Судно резко накренилось. Пчелкин, не удержавшись, упал и больно ударился о койку. И то ли от боли, то ли от злости на его глазах выступили слезы, и он яростно затормошил Мухина.

— Да вставай же ты, Колька! Там брезент сорвало с трюма, зальет трюм!

Пчелкин силой стащил Мухина с койки, заставил надеть сапоги и куртку. Держась друг за друга, они вышли на палубу. Потоки воды перекатывались через борт. Ванты и мачты вибрировали под напором ветра.

Выждав